Началась война. Мужчины стали уходить на фронт. Поначалу все не так было страшно. По карточкам можно было взять продукты. Хозяйственная Амиля закупилась крупой и растительным маслом, кашу варила пожиже — растягивала запасы. Жили на первом этаже, топили маленькую печку обломками мебели. Постепенно продуктов стали выдавать по карточкам все меньше.
А как-то в декабре Амиля принесла домой мальчика. Нашла его на улице. После бомбежки он лежал один посреди дороги и хныкал: ножки его были придавлены каменной тумбой. Амиля разрыла землю под тумбой и вытащила его. Долго звала мать, но никто не подошел. Принеся малыша к себе, Амиля обтерла его водой, смазала ранки, приласкала и тот залопотал: «Ма-ма-ма-ма». И все. Назвали Витей. Страшная Зима рука об руку с войной и блокадой бродили по улицам города, забирая жизни. Люди умирали так часто, что смерть перестала быть трагедией. К февралю совсем стало плохо. Амиля заболела, свалилась с жаром. Девочки подъели все и решили пойти получить хлеб. Укутали вялого от голода Витю и положили к маме в постель согреться, ведь та пылала от лихорадки.
Выходить на улицу было страшно: сил почти не осталось. Студеный ветер валил с ног бескровные детские тела. Но другого выхода не было. Дамира с Эльвирой, вцепившись друг в друга, тихо двинулись к пункту отоваривания. Из-за разбитой двери парадной вдруг выглянула женщина, грузная, отечная.
— Девочки идут за хлебом, правда? Я провожу.
Вдруг, пронзительно закричав, она ударила кулаком Элю — девочка рухнула на землю:
«Отдай карточки, отдай…» Эля тихо плакала. С рычанием женщина разодрала на Дамире платок, рванула сумочку и бросилась бежать…
— Теперь мы умрем, — шепотом сказала Дамира.
— И мама, и Витя, — добавила Эля.
— Давай не пойдем их будить, пусть во сне умрут. А мы тут. Говорят, замерзать не очень больно. Ты засыпай. Уснем и все…
Девочки закрыли глаза. Сопротивляться голоду и холоду не было сил.
— Эй, эй, девчонки! Что вы, мои хорошие! Вставайте!
Какой-то красноармеец тряс Эльвиру из морозного плена. Просыпаться было больно. Кровь не хотела бежать по окоченевшим ногам и рукам. Вот уже Дамира со стоном боли открыла глаза:
— Зачем… — горестно зашептала она. — У нас же почти получилось… — Мама заболела, а карточки украли. Мы все равно умрем.
Эля заплакала тихо и почти без слез. Заплакал и военный, глядя на этих спокойных девочек, для которых смерть оставалась единственным выходом.
— Вот, ну, вот же, — бормотал солдат, — покушайте…
Девочки завороженно уставились на хлеб, но не коснулись даже пальцем. Густая тягучая слюна заполнила рот и желудок предательски заурчал, взывая к жизни…
— Доченьки, да что же вы? Ешьте, берите!
…Спустя несколько секунд сестренки перестали есть, с недоумением глядя друг на друга.
— Что, девочки? — испуганно спросил солдат.
— Нельзя, дома мама, Витя…
Солдат смотрел на них во все глаза и молчал. Потом завернул целую буханку и спрятал в вещмешок.
— Пойдемте, я провожу вас. Вы мне кипятку согреете, чаю попьем.
…Дома их встретила глубокая тишина. Печурка погасла. Но мама и брат были живы. Солдат, доставив девочек домой, исчез ненадолго, они даже хлеб не успели вынуть, вернулся с ножками от старинного стола. Вскипятили чай, на тарелке лежали четыре кусочка хлеба, и что-то белое, похожее на маленькие кусочки льда. Чай с сахаром? Маленький Витя сосал хлебную горбушку, сидя на руках Вити большого, а тот осторожно поил его сладким чаем.
— Отпустили на двенадцать часов, рота рядом стоит. Искал своих. Мать тут оставалась и сынок Васька. Бегал, кричал, может где прячутся, но никто голоса не подал.
Дядя Витя говорил отрывисто, и Эля понимала: он хочет заплакать, но ему нельзя. Война. Плакать нельзя, только хуже сделаешь. Надо крепиться и жить. Ребята с хлебом помогли, не ели, для меня откладывали. Я вам все оставлю. И пойду еще своих поищу. Ну, прощаться будем! Он крепко обнял и расцеловал порозовевшего Витю и вышел.
— Хлеб на порции разделите, надо дотянуть до следующего месяца. Смогу если, еще приду.
Семья Амили выжила в ту зиму. Благодаря солдату, которого они больше никогда не видели. Память о нем живет в их роду, передается из поколения в поколение, и хотя бы одного сына называют Виктором — в честь победы над злом, холодом, войной. В честь неизвестного героя, спасшего Амилю и ее детей. В честь будущего, которое все-таки наступило…
